А потом появился Бернар, человек ее настоящего, мужчина, в объятиях которого она смогла забыть о несчастьях и тревогах, неутомимый романтический воин, рядом с которым она чувствовала себя уверенной и защищенной.

Но юность, она и осталась юностью; в нынешней жизни Элианы для Максимилиана уже не было места, но ее прошлое принадлежало ему, и сейчас она на мгновение увидела в нем не бывшего любовника, не отца своей дочери, не отвергнувшего ее мужчину, а ожившего героя юношеских фантазий, возвышенное, прекрасное существо, и ей вдруг показалось, что вместе с ним может погибнуть самая светлая часть ее собственной души.

– Стойте! – пронзительный вопль Элианы резко нарушил тишину осеннего леса. – Прошу вас, не делайте этого! Я согласна, согласна на все!

Арман обернулся. На его лице появилась торжествующая улыбка.

– Так-то лучше, – облегченно произнес он и кивнул своим людям.

Те опустили ружья. Элиана заметила, что Максимилиан слегка пошатнулся.

– Элиана! – он обернулся к ней. В его глазах была растерянность и отчаяние, и еще что-то, напомнившее ей о далеких, незабываемо-прекрасных временах.

Женщина молчала. По ее лицу струились слезы. Потом она отвернулась.

– Уведите ее! – приказал Арман.

Когда они возвращались, один из шуанов вполголоса произнес:

– К чему весь этот спектакль? Ради нее? Арман сверкнул своими фарфоровыми глазами.

– Вы полагаете, она недостойна такого? Посмотрите на эту женщину – истинный бриллиант!

…Приблизительно через час после всего случившегося Элиана стояла возле окна в спальне Армана и слушала, как он выкладывает условия их отвратительной сделки.

Она все еще надеялась его отговорить и потому не теряла самообладания.

Арман обещал отпустить Максимилиана и Софи завтра утром, после того, как Элиана проведет с ним ночь.

– Послушайте, – говорила она, – повторяю: я замужем. Я ехала в Булонский лагерь к мужу. Вы требуете невозможного!

Лицо Армана приняло жесткое выражение.

– Я не стану с вами торговаться! Если вы откажетесь, утром ваш бывший любовник будет расстрелян безо всяких разговоров. А что до мужа, – он криво усмехнулся, – его вовсе не обязательно посвящать в наш маленький секрет.

– Но я не смогу солгать!

Арман принужденно рассмеялся.

– Тогда скажите ему, что спасли жизнь важного государственного чиновника и таким образом послужили отечеству, – он вас простит!

– Но я не хочу этого с вами! – Ее голос звенел, словно оборванная струна. – Понимаете, не хочу!

– Перестаньте, Элиана! Каждую ночь тысячи женщин – жен, любовниц – отдаются мужчинам, не имея на то ни малейшего желания, и кого это волнует? Их мужей, любовников? Да ничуть! Возможно, они настолько слепы, что не замечают этого, а если и видят, то все равно получают удовольствие. Я давно желаю заключить вас в свои объятия, а теперь у меня наконец появился шанс исполнить свой каприз. И вы думаете, я его упущу? Вспомните, когда-то я предлагал вам деньги, помощь – вы отказались. А зря.

– Между тем тогда вы казались мне куда менее бессовестным и грубым.

– Разве я груб с вами? – вкрадчиво произнес Арман – Нет, я не был с вами груб и не буду.

Он протянул к ней руки, и Элиана смотрела на него полными слез, гневно-беспомощными глазами.

– Дорогая моя, надеюсь, вы сполна вознаградите меня за столь долгое ожидание!

Этот жадный взгляд и приторный тон… Элиана отвернулась, пронзенная неприятным чувством, а через мгновение ощутила, как пальцы Армана властно легли ей на плечи.

Женщине показалось, что в эти минуты с ней происходит то, что зовется страшным словом саморазрушение. Элиана почти физически ощущала, как от вынужденного бездействия, от покорности, к которой она принуждала себя, что-то внутри ее существа распадается на множество острых, нестерпимо ранящих душу осколков.

Гнев пожирал ее изнутри, отравлял смертельным ядом ненависти к самой себе, к своему слабому, чувствительному сердцу.

И она старалась не думать… Самое главное, не думать об одном – о Бернаре.

Бернар открыл глаза и понял, что уже рассвело. Погода стояла пасмурная, за окном повисла зыбкая сетка утреннего тумана.

Он быстро поднялся и спустя несколько минут вышел в соседнее помещение.

Здесь, в условиях военного лагеря, Бернар не позволял себе расслабиться. Он шутил с Элианой, утверждая, что с ним ничего не может случиться, поскольку он заговорен от пуль. Заговорен одной единственной фразой, прозвучавшей из ее уст: «Я тебя люблю!» Но в действительности дело было в том, что он приобрел способность чувствовать опасность и научился реагировать почти мгновенно. Он слишком долго прожил среди свиста пуль и знал: в борьбе со всесильной смертью жизнь должна уметь использовать каждую мелочь, малейший шанс.

Бернар поздоровался с сослуживцами, а потом спустился вниз вслед за Антуаном Торелем – им предстояло вместе ехать в штаб.

Со стороны пролива надвигался туман; там сгущались темные облака. На палубах стоящих на якоре судов пронзительно ярко горели сигнальные огни. Волны накатывали на берег с размеренным шумом, извергая грязновато-белую пену. В глубине огромных просторов что-то клокотало и бурлило – море работало, как гигантский природный двигатель.

– Похоже, будет шторм! – крикнул Антуан Торель, когда они скакали верхом вдоль берега. – Вы почему такой хмурый, Бернар? Плохо спали?

– Да, наверное…

…В штабе было людно. Офицеры входили и выходили – бряцало оружие, шуршали перья, мелькали какие-то бумажки.

– Наверное, заложников уже привезли, – сказал Торель. – Бастье ездил за ними на рассвете с отрядом.

Они прошли через несколько помещений и вошли в комнату, где находились освобожденные пленники.

Измученная, бледная дама сидела в кресле в сломленной позе; казалось, она находится на грани обморока. Один из офицеров подал ей воду, и она взяла стакан бессильной, тонкой рукой.

Высокий мужчина в дорогом черном пальто на алой шелковой подкладке, под которым виднелся белый шарф и фрак из тонкого сукна, что-то вполголоса объяснял присутствующим. Он показался Бернару странно знакомым. Прекрасной формы лоб, правильные черты лица… Привлекательность его внешности великолепно сочеталась с достоинством манер.

Хотя он старался держаться спокойно, его жесты и взгляд выдавали крайнее волнение.

– Я повторяю: в плену у шуанов осталась женщина. Я очень прошу ей помочь!

– Вы пытались сказать об этом на дороге, – вставил стоящий рядом Жозеф Бастье, – но шуаны заявили, что дама сама пожелала остаться погостить.